Федотов Павел Андреевич
14 ноября 1852г в Петербурге, в больнице всех скорбящих, в возрасте 37 лет, скончался русский художник Павел Андреевич Федотов.
Обсуждение смерти и жизни Федотова искусствоведом Дмитрием Сарабьяновым и врачом-психиатром Юрием Фрейдином.
Дмитрий Сарабьянов: В XIX и в XX веке было довольно много великих художников, писателей, музыкантов, которые кончали свою жизнь в клиниках для душевнобольных. Смерть Федотова - ранняя, очень трагическая, страшная. Федотов был очень нормальным человеком, и никто никогда не замечал в его поведении каких-либо отклонений от норм.
Юрий Фрейдин: Вот вы помните наша с Вами общая знакомая Надежда Яковлевна Мандельштам меня не раз спрашивала: «Как Вы думаете, был ли Осип Эмильевич безумцем?» Действительно, и это верно, многие высказывают такое мнение, что гениальность и помешательство, талант и душевные аномалии тесно связаны между собой. Для того, чтобы быть талантливым, нужно быть немного сумасшедшим.
Дмитрий Сарабьянов: Федотов родился и провел свои юные годы в Москве, здесь в Большом Харитоновском,
как тогда говорили: «У Харитония в огородниках». Позже он писал: «Набрасывая большую часть моих вещей, я почему-то представлял место действия непременно в Москве».
Мальчиком Федотов был отдан в кадетский корпус. В одном из своих стихотворений он написал так: «Меня судьба, отец да мать назначили маршировать».
Окончив блестяще кадетский корпус он начал служить в лейб-гвардии Финляндском полку в Петербурге. Но с большой радостью и большим удовольствием он возвращался в Москву, к своим родным. Вот в один из таких приездов он запечатлел себя в акварели «Прогулка».
Во время службы в полку, время от времени он обращался и к карандашу, и к кисти, и к акварельной краске. Он чаще всего рисует сцены полковой жизни. Он запечатлевает бивуаки
на маневрах, например, встреча шефа полка Михаила Павловича (великого князя).
Затем очень интересная у него есть картина «Освящение полковых знамен в Зимнем Дворце». Рисует своих друзей. Вот одна из сцен, это сцена карточной игры,
где среди коллег он изображает и себя самого. Но рядом с этими рисунками возникает и карикатуры, здесь уже царит смех, иногда высмеиваются те самые лица, которые в недавних рисунках были героями.
Юрий Фрейдин: То есть другой взгляд
Дмитрий Сарабьянов: Да, это так сказать взгляд с другой стороны, с другой позиции. Так прошли 10 лет. Но роль полкового художника не могла удовлетворить Федотова, и перед ним вставал вопрос: либо оставаться в полку и тогда работать от случая к случаю, либо уйти в отставку.
Юрий Фрейдин: То есть такая жизненная коллизия.
Дмитрий Сарабьянов: Да, серьезная проблема, которая перед ним встала. Уйти в отставку, получать небольшую пенсию, обречь себя на полуголодное существование, но, тем не менее, при этом целиком отдаться искусству.
Дорогу в рисовальный класс уже знал, сверх того, думая сделаться баталистом, начал изучать коня со скелетом, но старая страсть к нравственно-критическим сценам из обыденной жизни, прорывавшаяся и прежде, на свободе развилась вполне.
Это было желание овладеть мастерством, восполнить те пробелы, которые у него были, ему действительно надо было наблюдать, рисовать , беспрерывно испытывать остроту своего зрения.
«Моего труда в мастерской только десятые доли, главная моя работа на улицах и в чужих домах, я учусь жизни, я тружусь, глядя в оба глаза. Мои сюжеты рассыпаны по всему городу, и я сам должен их разыскать».
В тот самый год, когда Федотов вышел в отставку, он исполнил сепии – это такая техника наподобие акварели. Разные события переплетаются, взаимодействуют в этих композициях, и за смешным, смешного там очень много, в этих композициях уже скрывается серьезное. Федотов поучает, обличает, он как бы окунает зрителя в тот безумный мир современного города, который он глубоко постиг.
Юрий Фрейдин: В таком гоголевском смысле.
Дмитрий Сарабьянов: Да, в гоголевском и даже можно его сопоставить с ранним Достоевским сороковых годов. Перед зрителем возникает изобразительное повествование, целые истории с продолжением. Вот одна из них: «Кончина Фидельки» и «Следствие кончины Фидельки». Видите, какой переполох произвела смерть любимой собачки занемогшей от горя госпожи. И в этой сутолоки Федотов изображает себя, рисующим проект памятника собачке.
А через три года этюдных начались пробы писания в миниатюре масляными красками. Для практики переписал этой манерой портреты почти всех своих знакомых.
Сюжет «Свежего Кавалера», это первой картины Федотова, уже был использован художником в одной из своих более ранних сепий.
Юрий Фрейдин: Вам не кажется, что шутливая сепия превратилась в обличительную картину?
Дмитрий Сарабьянов: Да, Вы совершенно правы. Но обратите внимание на то, с каким юмором обыграл художник все детали, как он ловко сумел рассказать о пирушке по случаю получения первого ордена. Но в центре, конечно, сам «герой», далеко несвежий кавалер, отвратительное порождение той России, чиновничьей России. «Свежий кавалер» была самой обличительной из всех картин Федотова.
В «Разборчивой невесте» другой поворот событий. Он не обличает своих героев, скорее они предстают перед нами как жалкие люди, возможно, здесь есть даже элемент сочувствия. По-другому ведут себя вещи и предметы, детали. В «Свежем кавалере» все это было выполнено сухо, информативно. А здесь эти вещи и выдают мещанский вкус, но они прекрасны, великолепно сработаны.
Юрий Фрейдин: они очень фактурны.
Дмитрий Сарабьянов: Да, и Федотов любуется изделием рук человеческих.
Юрий Фрейдин: Вам не кажется, что сюжет «Завтрака аристократа» очень комедиен, и его персонажи сами грустны, им не смешно, но зритель, глядя на них, смеется.
Дмитрий Сарабьянов: Да, это характерно и для «Завтрака аристократа» и для центрального произведения сороковых годов «Сватовство майора».
Федотов добился очень большого и шумного успеха, одна за другой выставки. Он был не только художником, но поэтом и музыкантом.
«Честные господа ,
Пожалуйте сюда…
Майор толстый, бравый,
Карман дырявый…
А вот извольте посмотреть,
как наша пташка хочет улететь;
А умная мать
За платье ее хвать! ...
Внизу картины,
Около середины,
Сидит сибирская кошка…
Кошка рыльце умывает,
Гостя в дом зазывает…
А вот и хозяин-купец,
Невестин отец,
Жениха-майора ждут
Кулебяку несут
И заморские вина первейших сортов
А вот и самое панское,
Сиречь шампанское.
А что господа, чай устали глаза?
Извольте перекреститься
И по домам расходиться».
И казалось, что дальше пойдет все с таким же успехом, но тут фортуна отвернулась от него. Последовали неудачи, несчастья, одно за другим, приходится на 50-й год. Сложные домашние дела, овдовела его младшая любимая сестра, постоянно он думал о доме, который оставался в нужде и в нищете. Произошли разного рода события в конце 40-х годов: его друг – гравер был арестован по делу о петрашевцах. Они только затевали издавать вместе альбом, где друг должен был гравировать рисунками. Цензура не позволила опубликовать картину «Свежий кавалер», необходимо было убрать крест, но в таком случае картина вообще теряла смысл. От него отвернулись многие меценаты, которые до этого хотели купить его произведения. За «Сватовство майора» один меценат начал предлагать половину первоначальной стоимости.
Все эти события совпадают с большими переменами в творчестве Федотова.
Это портрет Флуга – одного из старых знакомых
Юрий Фрейдин: Удивительный портрет, почти скорбный.
Дмитрий Сарабьянов: Да, это портрет посмертный. Живопись уже совершенно другая. Очень напряженная, драматичная. Появляются новые мотивы, свеча, как мне кажется, имеет символический смысл в этих поздних его работах. Последний период творчества Федотова – короткий период, всего три года. Он начинает работу над несколькими вариантами «Вдовушки». Здесь уже нет места для смеха, теперь на первый план выходит трагедия. Рядом с вдовушкой виден и сам портрет Федотова.
Юрий Фрейдин: А как вообще складывались отношения Федотова с женщинами?
Дмитрий Сарабьянов: он был влюблен и не раз, мечтал о семье и нередко изображал себя в автошаржах, был такой момент, когда он собирался жениться, но женитьба не состоялась. «Меня не станет на две жизни, на две задачи, на две любви к женщине и искусству. Нет, чтобы идти прямо, я должен оставаться одиноким зевакой до конца дней моих».
К одной из своих последних картин «Анкор, еще Анкор» Федотов шел довольно долгим и трудным путем. Он еще в конце 40-х годов нашел этот сюжет – офицер, дрессирующий собаку или кошку. Эта картина символична, выражает чувство безысходности, бессмысленности бытия.
Юрий Фрейдин: Ведь это выражение «Анкор, еще Анкор» как абсурдное вошло в язык.
Дмитрий Сарабьянов: Да, ведь по сути анкор- э то и есть еще. Это единственный смешной момент в этой картине, остальное все здесь очень трагично.
Рисунки, которые были сделаны к последней его картине «Игроки», очень сильные вещи, это сюрреализм ХIX века. Когда мы знаем творчество С.Дали или Магритта, эти вещи могут показаться не очень сверхреальными и сверъественными, но если это сопоставить с тем, что происходило в живописи и графики середины ХIX века, не только в России, но и во всем мире, то эти вещи, конечно удивительные.
Юрий Фрейдин: В этих рисунках не видно признаков распада психики или бреда, вот меланхолией они действительно окрашены, то есть это депрессивное состояние, которое возникло как реакция на житейский слом, видно.
Дмитрий Сарабьянов: Картина «Игроки» производит страшное впечатление, люди, которые в ней представлены напоминают калек, они страшно исковерканы, искажены. Интерьер внушает чувство опустошенности жизни. Все это создает впечатление страшного мира.
Юрий Фрейдин: Можно ли сказать, что этому соответствует душевное состояние художника, состояние надлома?
Дмитрий Сарабьянов: Безусловно.
Юрий Фрейдин: Очевидно, в последние месяцы оно осложнилось телесным заболеванием - грудной водянкой, как они пишут, может это была пневмония, во всяком случае, эти рисунки человека в меланхолическом депрессивном состоянии, а не в бреду или психозе.
Дмитрий Сарабьянов: Есть еще несколько интересных рисунков, которые были сделаны в клинике для душевнобольных. К примеру, здесь Николай I смотрит на Федотова через увеличительное стекло.
Юрий Фрейдин: То есть такой сатирический диалог художника и императора. Но и здесь проявлены обычные зарисовки мастера, это зарисовки человека в ясном сознании, видимо просвет какой-то был в его состоянии. Однако то, что Федотов был в тяжком душевном состоянии – это, безусловно. Сопротивляемость организма могла резко ослабнуть, он мог от простой случайной инфекции погибнуть.
«Мой оклеванный судьбой фурор, который я произвел выставкой своих произведений, оказался не громом, а жужжанием комара. Я, бросивший 10 лет своей гвардейской службы, увидел себя в крайней безнадежности, потерялся, чувствовал какой-то бред ежеминутный об обиде моей, род помешательства. Судьба как не размотанный клубок, каждая нитка, не знаешь цельная или с узлом, что такое и как велика, на чем конец намотан, ничего не знаешь».
